В то старое и доброе время, когда с архиереями можно было говорить напрямую, без внимательного присутствия и обязательной визы ответственных пресс-секретарей, трепетно переживающих за здоровье и наличие свободного времени у любимого владыки, мы встретились с епископом Максимилианом, бывшим тогда управляющим Вологодской и Великоустюжской епархией. Встретились мы на берегу Вологды, на Соборной горке. Ничего необычного: часто встречались, часто же и разговаривали. На сей раз обсуждали какую-то важную и скандальную новость из телевизора. После моих горячих комментариев владыка Максимилиан выдал свой, сначала не только смутивший, но и развеселивший меня:
– По-моему, иногда журналистов можно назвать «апостолами с диктофонами».
– ?! Да вы что, владыка? Если насчет диктофонов не могу не согласиться, то с «апостолами» вы уж, простите, явно переборщили. Знаю многих журналистов – кого в лицо, кого в физиономию, и на апостолов ни один не смахивает. А если грамотность брать, так и на еретиков легко потянут. Кого бы и сжечь не мешало.
– А вы не торопитесь. Речь идет не об их духовных дарованиях, а о схожести труда. Апостольство предполагает проповедь, ведь так?
– Логично. Тогда при чем тут журналисты?
На любую плохую новость приходится минимум десять хороших – надо просто уметь искать и находить
– При том, что есть разница, о чем говорить и как говорить. На что, в силу своей профессии, обращать внимание – читателей, слушателей, зрителей: на зло или на добро. Уверяю вас, что слово, образ обладают большой силой – и от вас, журналистов, зависит, куда эту силу направить. Обращаю ваше внимание: на любую плохую новость приходится минимум десять хороших – надо просто уметь искать и находить.
Владыка Максимилиан попрощался и занялся фотографированием берегов любимой Вологды, а я еще долго чесал затылок: «Новости – они и есть новости. Какая разница, о чем они?»
Разницу я чувствовал потом много раз, и утомлять читателя назидательными примерами в стиле сравнения, что собирают мухи, и что пчелы, и каков плод этого собирательства для здоровья человека, не имеет смысла, мне кажется. Но последний раз эту самую разницу я увидел совсем недавно, то есть 2 апреля. Почти что «свежачок», да простят меня литераторы Северо-Запада. Итак.
Вологда, площадь перед центральным универмагом. Сзади – здание УВД и банка. Все знают. Всем знакома и радость от серой, поганенькой такой полуоттепели с вылезающими из-под снега окурками и прочими продуктами жизнедеятельности сограждан и их питомцев. Ноги еще мокрые, лица тебе навстречу улыбчивые донельзя –хорошо!
«Скорая» у входа в магазин, два медика ведут девушку к машине. Та – белее снега. Что нетрудно, потому что снег грязный и мерзкий. В общем, девушке, как выяснилось, стало плохо в магазине, и пришлось обратиться к помощи врачей. Помогли ей забраться в машину и быстро скрылись.
Вот почти всё событие, о котором можно (о, уверяю, можно!) составить просто потрясающий репортаж, пользующийся спросом читателей: плохие дороги (власти воруют деньги на ремонт) – ужасающие тротуары (коммунальные службы не справляются с изношенной инфраструктурой города) – мерзкая погода (вруны-синоптики зря получают деньги) – духота в магазине (куда смотрят взяточники-проверяющие?!) – болезненность молодого поколения (довели страну реформы) – грязная машина «Скорой» (медицина не работает вообще) – и так далее – простор для творческой фантазии впечатляющий. Пара фоток, украдкой сделанных с телефона, пара некрасивых слов от медиков, у которых встал на пути, – получайте, страна и ее жители, новый жизнеутверждающий материал. А, еще заголовочек подобрать пожестче, что-нибудь в стиле «Девушка могла умереть из-за коррупции в стране» – вот оно, родное, польется по интернету и бумаге, вот польется. Комментарии потом будут – милое дело: «рейтинг!», «нас читают!»
Это всё «мухи», как вы понимаете. Большие такие навозные мухи. А то и цеце. Теперь о «пчелах». Я намеренно употребил слово «почти», говоря о событии.
«Скорая» исчезла, сорвавшись с места, толпа разочарованно поредела, я зашел в магазин. В аптеку надо было. Пока подсчитывал скудную сдачу, к продавцу подходит что-то вроде тевтонца в доспехах – охранник такой мордатый, плечистый. Даже, можно сказать, грозный и страшноватый. Не люблю охранников.
«Ты девчонку в сознание привел. Что же, я с тебя деньги брать буду?!» – возмутилась аптекарша
Этот тевтонец отодвигает меня, не заметив, главное, от окошка, наклоняется и смущенно вопрошает аптекаршу: «Сколько с меня?» Та, несмотря на удручающе радостную действительность, улыбается: «За что? За нашатырь, что ли? Ты даешь! Дарю! Ты ж для дела брал». – «Так я ж его открыл, товар, получается, попортил. Сколько с меня, говорю?» – «Ты девчонку в сознание привел, сама видела. И я с тебя деньги брать буду? Иди работай. Потом чаю попьем вместе». Парень покраснел, пробормотал что-то и потопал туда, где, видимо, и есть его рабочее место.
Всё. Вот сейчас конец этой истории. Теперь судите сами, какой рассказ, сообщение, репортаж был бы полезнее для человека, что делает нашу действительность по-настоящему, уже без всякой иронии, интересной и достойной: в стиле «все гады, все уроды, и мы все помрем» – или же в стиле, который предполагает вдохновляющее дополнение (имевшее место в действительности, кстати): мол, несмотря на всю гадость, люди-то у нас не просто есть, но еще и ведут себя по-человечески.
Прав владыка-то, оказывается. Многое зависит, на что ты обращаешь внимание собеседника: на грязь и вытаивающие помои с плевками и окурками или же на то, что чуть повыше. На сердце, например. А то и еще выше – на небо. Говорят, помогает.
