Не надо забывать, что вкус Бога в наших устах и в нашей душе должен меняться со временем. Конечно, Бог, в Которого мы веруем, остается Одним и Тем же, но хорошо было бы, чтобы способ, которым мы веруем, менялся с течением времени. Святой Порфирий говорит, что, когда был молодым, Бог казался ему очень строгим: «Я смотрел на Бога как на очень строгого и судил людей очень строго, потому что думал, что Бог такой. Когда ко мне приходили что-нибудь исповедать, я открывал Кормчую книгу, начинал подсчитывать дни, месяцы, годы и в итоге выводил сумму: “Ты причастишься через столько-то лет, а ты – через столько-то”, – и так далее».
Но когда человек по-настоящему почувствует Бога любви, Бога Живого, Который есть снисхождение и милосердие, любовь и истина, гибкость и доброта ко всякому человеку, тогда он начинает называть вещи другими именами. События, поведение остаются такими же, как и были, но ты на них уже не реагируешь, потому что понимаешь, что Бог смотрит на это иначе.
Некоторые из нас начали ходить в церковь, еще будучи детьми, и восприняли кое-что односторонне – мы заключаем Бога в четкие категории: «Он то-то, то-то и то-то. И ничего больше. А если я увижу, что ты не вписываешься в категорию, которую я создал в своей голове, тебя необходимо отвергнуть». Но вот приходит Христос, практика жизни, и показывает нам, что дела обстоят совсем не так.
И это всё не ново. Книжники и фарисеи тоже многое думали о Боге, но Христос сказал им:
– Всё, что вы думаете, – это ошибка. Способ, каким вы подходите к Богу и оцениваете Его, ошибочен, Бог не такой. Поэтому Я и обращаюсь к людям, отличным от вас, имеющим другой взгляд и другой настрой души. Обращаюсь к ним, совершая чудеса, с любовью и милосердием, в то время как вы их осуждаете.
В сущности, они Его распяли еще и потому, что Он изменил в них идола, бывшего им вместо Бога, и показал Бога доступного, Который есть Бого-Человек, такой Бог, Который не находится где-то высоко, а понимает нас и сострадает, опускается до нашего уровня, кроме греха, и становится близок нам.
Когда ты поймешь это в своей душе, попробуй ответить на один тест: «Когда мне было 15, 20, 30 и т.д. лет, верил ли я одинаково, был ли у меня один и тот же ум?» И не случайно иногда говорят: «Мама, какой была всю жизнь, такой и осталась», – а не говорят, как о святом Порфирии: «Сначала мы знали его строгим, но он духовно преуспел, возрос и по жизни, и в вере, в духовной рассудительности».
Старец Порфирий сначала был строгим, а потом стал снисходительным – а многие этого боятся
Этот человек изменился. Сначала был строгим, а потом стал снисходительным. А многие этого боятся. Говорят мне:
– Давай не будем принижать всё до самой земли! Не будем говорить об этом.
Но ты, когда станешь милосердным и снисходительным, пойми другого: почему он курит, ругается матом, принимает наркотики, почему не ходит в церковь. Я это и пытаюсь сделать на своем малом опыте – объяснить человеку, почему он это делает. Не что он делает, а почему он это делает.
Один юноша не ходил в церковь. Я попробовал поговорить с ним именно на этом уровне – на уровне «почему». Спрашиваю его:
– Почему ты не приходишь? Не хочешь сказать мне?
Он спросил меня:
– А ты меня не заругаешь?
– Нет, не заругаю, просто я хочу, чтобы мы с тобой поговорили и я понял, что там тебе не нравится.
Он мне ответил:
– По правде сказать, отче, у меня со священниками ассоциируется только одно – слово «нет». Захотел купить себе мотоцикл – «нет», пойти на стадион – «нет», завести девушку – «нет», сходить в кафе – «нет», на концерт – «нет».
Этот парень не был плохим, он просто испытывал передо мной страх. Так что же, разве не надо было так подходить к нему? Разве это не православный дух – попробовать смиренно понять, что он испытывает? Стать ближе к душе ребенка? И увидеть, почему он это делает, почему боится и колеблется, глубоко в душе жаждет Бога, но не хочет иметь со мной дела?
Но поскольку мы так сильно отождествили себя с Богом и решили, что мы Его представители – и вы, матери и отцы, и мы, священники, – то уже думаем так: что бы мы ни сказали, Бог на нашей стороне. Но Бог говорит нам:
– Сейчас нет другого способа, поэтому Я использую тебя, а не потому, будто ты Мой представитель, тут нет никакой связи.
И действительно, разве наш нрав – это Божий нрав? Если бы мы были Божиими, настоящими, такими, каков Бог, мы приобретали бы людей, мы изменяли бы их жизнь! А сейчас они, завидев нас, переходят на другую сторону улицы, испытывая к нам внутреннее отторжение.
Разве стал бы Бог касаться ран твоего одиночества, неудовлетворенности, тоски, чувства, что ты не нужен?!
Итак, чем больше времени проходит, тем было бы лучше, чтобы вкус Бога в нас менялся. И ребенок тоже может быть прав. Образ мыслей у людей меняется. Иногда я пытаюсь перенести Бога в нашу эпоху и думаю: а как говорил бы Христос с этим ребенком? Что Он ему сказал бы? Сказал бы: «Во-первых, ты в среду и пятницу будешь есть чечевицу и больше ничего»? Стал бы касаться ран его одиночества, неудовлетворенности, тоски, того чувства, что он не нужен, ужасен, страдает комплексом неполноценности? Смотрел бы Бог на то, что лежит на поверхности? А может, ребенок действительно прав?
Подлинность, неподдельность скрывают внутри себя Божественность. Как-то я ходил в одно место для проведения беседы, после которой был обед, и тут вскочил священник и сказал:
– Я где-то читал, что некий священник считал очень духовным сидеть со своей женой на террасе, пить кофе и любоваться оттуда озером. Ну что это такое! Разве это духовно?!
В этот момент он как будто ударил меня кирпичом по голове. Я сказал себе: Пресвятая Богородице! Но, отче, это же Божественно, это же чрезвычайно хорошо! Достаточно вспомнить о Благовещении, которое произошло, когда Богородица шла в Назарет зачерпнуть воды из источника. И когда Она делала это совершенно обыденное дело, Марии явился архангел Гавриил и сказал, что Она станет Матерью Божией…
Апостолы стали таковыми, когда ловили рыбу, перебирали свои сети, в момент совершенно прозаичный, безо всякой духовности. В этот момент они едва ли молились. Они работали. А вспомните Давида, который был с овцами, и Моисей – то же самое. Во многих простых житейских моментах сокрыто Божественное.
А мы забываем об этом. Наш дом становится оторванным от Церкви, как будто он нечто совсем другое. Только в воскресенье, идя в церковь, мы нажимаем кнопку – и становимся на час духовными людьми. А когда возвращаемся домой, нажимаем другую кнопку – переодеваемся, начинаем ссориться и возвращаемся в повседневность.
Если мы любим Бога, не переплетающегося с нашей жизнью и не движущегося посреди нас, тогда это не Бог, воспринявший всего человека. Потому что Христос преобразил всю мою жизнь, вместе со всей моей действительностью. Когда ты идешь, Бог в тебе, и когда ты со своим ребенком, и когда делаешь простые вещи тоже.
Когда другой почувствует, что Бог, Которым ты живешь, переполняет тебя, он тоже захочет стать как ты
Ты не говоришь о Боге, как не говоришь о дыхании. Ты живешь в Нем. Вот мы с вами дышим, но, однако же, не говорим об этом и даже этого не чувствуем. А если другой почувствует, что Бог, Которым ты живешь, переполняет тебя, украшает и оживотворяет, что твои клеточки живут, и дышат, и исполнены света, тогда он спросит тебя:
– Друг мой, скажи, в чем твой секрет? Я тоже хочу стать как ты.
А нам говорят обратное:
– Друг мой, оставь меня в покое! Ты меня утомляешь, ты меня достаешь, ты меня замучил.
Это уже не Божественно.
Я желаю вам, чтобы такое вот светлое послание исходило от вас.
Мы знаем очень сложные вещи, а простые утратили. Теряем и своих детей, потому что они простые, а мы сложные и запутанные люди.
Один человек как-то пошел к старцу Порфирию, но ушел от него разочарованным, потому что тот не сказал ему чего-то. Старец говорил ему:
– Прошу у тебя прощения, дитя мое, что не говорил тебе о Боге, но я говорю о Нем, только когда почувствую, что душа человека хочет Его и нуждается в Нем.
А однажды старец пошел куда-то и не сказал: «Христос воскресе», потому что человек не хотел этого слышать. По просвещению Божию старец сказал, что будет говорить когда, где и как надо. Давайте же будем все молиться о том, чтобы и нам иметь это просвещение от Бога и чтобы жизнь наша была красивой.
