ЭЛЬТОНСКИЙ ТРАКТ III
27/09/2020 11:58 Литература Истории
Но был и минус от колонизации заволжских степей. Малороссиянам в качестве исключения разрешили для своих нужд заготавливать древесину в дубравах, растущих по берегам Волги и Еруслана. «Нужда» оказалась большой, и они зимами, вне соляного сезона, стали хищнически вырубать дубы, а весной сплавлять древесину на продажу. К концу XVIII века эти леса практически исчезли. Не зря при Петре I запрещалось во всём государстве рубить большие деревья, особенно вдоль рек, а за порубку дубов вообще предусматривалась смертная казнь. Кстати, и в районе Покровской слободы тоже были вырублены почти все крупные осокори, и основным топливом для слобожан стали кизяки, изготовленные из навоза. А многочисленная скотина вытоптала мелкую растительность, и появилась пыль – особенная, мягкая, летучая, в которой ноги утопали по щиколотки. Пыль и грязь стали характерным признаком слободских улиц.
Нельзя сказать, что механизм, заведённый Чемодуровым, работал чётко, как часы. Бывали и сбои: то нападения степняков на обозы с разграблением соли и убийствами, то забастовки ломщиков соли, которые не желали отгружать добытый ими с неимоверным трудом продукт по низкой цене (однажды чумаки прождали на Эльтоне шесть недель, пока не согласились платить больше, когда скопившийся скот уже выел в округе всю растительность), то «фокусы» его подчинённых. Не сложились отношения у Чемодурова и с саратовским воеводой по фамилии Дурасов. В конце концов по решению Сената в 1750 году должность воеводы перешла к Чемодурову. Таким образом, Николай Фёдорович стал в регионе полновластным и единоличным начальником. Но это только прибавило ему врагов. Однажды у Чемодурова произошёл конфликт с высшими офицерами астраханского гарнизона, дошедший до драки. Как пишет энгельсский историк Дмитрий Решетов в своём эссе «Гибель командора» (командор – это Чемодуров), в эпилоге этого нашумевшего конфликта «находившийся в Саратове «у розыскных дел» майор Василий Белый обвинил Чемодурова в государственной измене и тут же получил в ответ два крепких удара в голову с предложением выяснения отношений на Белой воложке (на Покровской стороне. – А. Б.) по праву дворянина».
Был ещё один аргумент в пользу Саратовского тракта, о котором знали лишь близкие друзья Чемодурова.
Основание двух слобод – Покровской и Николаевской – для амбициозного «соляного начальника» было мало, они были для него лишь элементом создаваемого комплекса. Его самой заветной мечтой, как пишет Дмитрий Решетов, было «встать в один ряд с величественными фигурами, вершившими историю степных просторов», то есть с легендарными руководителями Оренбургской экспедиции, под началом которых Чемодуров когда-то служил. Кирилов основал Оренбург, Татищев – Екатеринбург и Пермь, Урусов создал Каспийскую флотилию…
А что может сделать Чемодуров? Конечно же, основать новый степной Иерусалим на берегах Еруслана или рек Большой и Малый Узени!
В слободах Покровской и Николаевской он не видел будущих городов, не заложил в них энергию своих главных амбиций. Они были для него не детьми любви, а детьми необходимости и стали развиваться по каким-то своим внутренним законам. Поэтому судьба той же Покровской слободы, наверное, и принимала такие искажённые черты: то попытка уже в XIX веке превратить захолустный степной городок Новый Узень в новую заволжскую столицу и административное подчинение ему Покровской слободы, то кратковременная столичность Покровска-Энгельса, то проектирование нового Энгельса – города будущего – взамен затопленного, то навязчивая привязанность к Саратову. Да и нелюбовь города самого к себе (уничтожение исторической застройки – каменных купеческих домов конца XIX - начала XX века; небрежность в вопросах благоустройства; равнодушие к памяти выдающихся земляков), видимо, из этого же ряда. Может быть, поэтому люди, любящие свой город и защищающие его исторические ценности, слывут чудаками, не находят у земляков должной поддержки…
«Лос-Энгельс – самый загадочный осколок
когда-то великой империи.
Лос-Энгельс – город твоей АНТИМЕЧТЫ.
Лос-Энгельс – не принявшееся в России зерно Лос-Анджелеса.
Лос-Энгельс – непонятное предупреждение…»
Это строчки из поэмы Алексея Баландина «Покровская молитва»…
Чемодуров надеялся на своих друзей, но тех всё больше поглощали мелочи саратовского быта. Да и сам он ощущал, как его затягивает трясина пьяного разгула. Нередко он переправлялся на левый берег и со Щуровой горы часами вглядывался в степь, давая волю своим мечтам. Здесь ему легче дышалось, лучше думалось. Этот простор, Эльтонский тракт что-то нашёптывали ему, здесь хранились какие-то древние тайны.
Возможно, Чемодуров не знал, что вдоль левого берега Волги от Астрахани до Камы и далее на восток когда-то в глубокой древности проходил защитный земляной вал шириной до 70 метров и высотой до 10 метров со рвом, причём располагавшимся с западной стороны. То есть не древняя Европа защищалась от дикой Азии, а наоборот, Азия защищалась от дикой Европы. У древней степной цивилизации (возможно, это были зороастрийцы, верующие в конечную победу добра) была своя столица или свой духовный центр – Аркаим, основанный более 4 тысяч лет тому назад… А может, что-то и знал, потому что Татищев в своё время использовал основу этого древнего сооружения для обустройства Закамской защитной линии. В любом случае степь излучала тайну, с которой хотелось соприкоснуться и которую хотелось познать.
Взгляд проскальзывал мимо возведённых амбаров и в беспорядке разбросанных белёных малороссийских хат, которые стали для него пройденным этапом. Слобода начала уже жить своей собственной независимой жизнью… Он гнал от себя сомнения, но саратовские горы за спиной давили, держали цепко, как смола. Не хватало главного шага, поступка, решения. Заведённый им механизм работал, но новый город в него не вписывался. Как его теперь вписать? Простор распахнут. Как его приручить?
Отдохнув душой на левом берегу, Чемодурову всякий раз приходилось возвращаться в ненавистный Саратов…
Когда оренбургский губернатор Иван Неплюев обратился к Чемодурову с предложением координации общих усилий в связи с активизацией деятельности казахского хана Младшего жуза Абулхаира, Николай Фёдорович будто приобрёл второе дыхание. Один из статистических отчётов, отправлявшийся регулярно в Сенат, он завершает странной фразой: «Я родился…», которая привела в смятение столичных чиновников.
Что же имел в виду Чемодуров?
Здесь стоит пояснить, что после смерти в 1718 году общеказахского хана Кайыпа Казахское ханство распалось на три жуза (объединения) – Младший (сфера влияния – Западный Казахстан), Средний (Центральный Казахстан) и Старший (Семиречье), которые постоянно что-то делили между собой. Абулхаир стремился стать общеказахским лидером, и он имел на это моральное право, хотя бы потому, что в 1730 году возглавил общеказахское войско и одержал победу над джунгарами. В отличие от ханов других жузов он был сторонником присоединения к России, но Россия не спешила раскрывать своих объятий, так как Абулхаир постоянно конфликтовал с волжскими калмыками и воевал с туркменами.
Сложно сказать, какую комбинацию пытался выстроить Неплюев, не желавший усиления казахского влияния в регионе и в то же время стремившийся активизировать здесь международную торговлю с привлечением Хивы и Индии, на каких противоречиях он хотел сыграть и какую роль отводил Чемодурову, у которого складывались неплохие отношения с калмыками, но его предложение о координации действий вдохновляло. Чемодуров действительно будто приобрёл второе дыхание. У него выстроились свои собственные комбинации, в отличие от Неплюева, а мечта о международной степной столице в междуречье Волги и Яика стала обретать реальные черты.
Но всё в одночасье рухнуло с гибелью в августе 1748 года Абулхаира – ключевой фигуры в геополитической игре. И смерть-то была какой-то нелепой… Младшая любимая жена 55-летнего Абулхаира влюбилась в молодого красавца Барака – султана Среднего жуза. Страсть была взаимной. Когда Абулхаир возвращался из крепости Орск со свадьбы со своими спутниками, на них напал Барак и лично убил соперника…
«Гибель Абулхаира, – пишет Дмитрий Решетов, – принесшая столько радости государственным чиновникам, нанесла Николаю Фёдоровичу предательский удар в самое сердце. Практически сразу реализация продуманного до мельчайших подробностей проекта стала рассыпаться… Государство в лице своих первых лиц прямо указало: соль теперь важнее, а про всё остальное забудь».
Действительно, через «надлежащие предосторожности и доброе смотрение» Николая Чемодурова соляная продажа стала множиться и сбор «прибыльной суммы» поднялся. В 1749 году доход в казну от продажи эльтонской соли составил 801 тысячу рублей, в то время как на создание «соляного комплекса» в 1747 году было выделено 80 тысяч рублей. А в дальнейшем прибыль ещё больше возросла: например, в 1761 году она достигла 2,2 млн. рублей.
Императрица возвела Чемодурова в чин полковника, ему было прибавлено жалованье, к нему перешла должность саратовского воеводы, но не это было пределом его мечтаний. И тогда после гибели Абулхаира он начал действовать уже с открытым забралом, отбросив все условности, вступив в борьбу с самим Неплюевым.
Чтобы «расчистить территорию», он решил столкнуть лоб в лоб калмыцкого «авторитета» Дондука, с которым имел товарищеские отношения, и нового казахского хана Нурали: мол, кто же всё-таки хозяин степи?
Опять же сошлюсь на эссе «Гибель командора» Дмитрия Решетова, в котором он пишет:
«Войны не получилось… Откровенно запутавшийся в принятии «нужного» решения Дондук Даши до последнего не хотел предавать своего русского товарища. Однако он очень хотел стать седьмым калмыцким ханом. Это тоже было его религией и путеводной звездой. Ради неё он в самый ответственный момент всё же принял более выгодные условия от Неплюева, фактически сдав интересы Чемодурова».
И последний удар Неплюев нанёс своему бывшему подчинённому, переманив к себе его близких друзей и соратников. Первым сдался Фёдор Менц: придавленный к стенке полукриминальными обстоятельствами и соблазнённый красивыми перспективами, принеся в жертву идею строительства степного града, он отказался от Чемодурова, переехав в Оренбург, в команду Неплюева…
«Командор» остался в одиночестве, один на один со своим «соляным комплексом», в окружении врагов и завистников. На Сенат обрушилась волна рапортов и доносов «верных служителей, радевших о благе государства». Одни из них кричали, что он плут, вор и предатель. Духовенство, которое вдруг почувствовало себя святее римского Папы, заговорило о нравственном облике Чемодурова: мол, женщины и пьянство довели его до самой низшей черты…
В 1752 году Николай Фёдорович Чемодуров скончался…
Да, императрица Елизавета Петровна оценила заслуги Чемодурова, а вот жители основанных им селений, в том числе Покровской слободы, его напрочь забыли. Ни в Саратове, ни в Энгельсе, ни в Камышине, ни в Николаевске, ни в посёлке Эльтон нет ни улицы его имени, ни памятников, ни даже мемориальных досок. (В Саратове есть улица имени Чемодурова, но это однофамилец – Герой Советского Союза.) Впрочем, народ редко когда ценит кропотливую, честную, самоотверженную работу на благо государства.
Статья из "Новой газеты" ( г.Энгельс) А. Бурмистров.
Нельзя сказать, что механизм, заведённый Чемодуровым, работал чётко, как часы. Бывали и сбои: то нападения степняков на обозы с разграблением соли и убийствами, то забастовки ломщиков соли, которые не желали отгружать добытый ими с неимоверным трудом продукт по низкой цене (однажды чумаки прождали на Эльтоне шесть недель, пока не согласились платить больше, когда скопившийся скот уже выел в округе всю растительность), то «фокусы» его подчинённых. Не сложились отношения у Чемодурова и с саратовским воеводой по фамилии Дурасов. В конце концов по решению Сената в 1750 году должность воеводы перешла к Чемодурову. Таким образом, Николай Фёдорович стал в регионе полновластным и единоличным начальником. Но это только прибавило ему врагов. Однажды у Чемодурова произошёл конфликт с высшими офицерами астраханского гарнизона, дошедший до драки. Как пишет энгельсский историк Дмитрий Решетов в своём эссе «Гибель командора» (командор – это Чемодуров), в эпилоге этого нашумевшего конфликта «находившийся в Саратове «у розыскных дел» майор Василий Белый обвинил Чемодурова в государственной измене и тут же получил в ответ два крепких удара в голову с предложением выяснения отношений на Белой воложке (на Покровской стороне. – А. Б.) по праву дворянина».
Был ещё один аргумент в пользу Саратовского тракта, о котором знали лишь близкие друзья Чемодурова.
Основание двух слобод – Покровской и Николаевской – для амбициозного «соляного начальника» было мало, они были для него лишь элементом создаваемого комплекса. Его самой заветной мечтой, как пишет Дмитрий Решетов, было «встать в один ряд с величественными фигурами, вершившими историю степных просторов», то есть с легендарными руководителями Оренбургской экспедиции, под началом которых Чемодуров когда-то служил. Кирилов основал Оренбург, Татищев – Екатеринбург и Пермь, Урусов создал Каспийскую флотилию…
А что может сделать Чемодуров? Конечно же, основать новый степной Иерусалим на берегах Еруслана или рек Большой и Малый Узени!
В слободах Покровской и Николаевской он не видел будущих городов, не заложил в них энергию своих главных амбиций. Они были для него не детьми любви, а детьми необходимости и стали развиваться по каким-то своим внутренним законам. Поэтому судьба той же Покровской слободы, наверное, и принимала такие искажённые черты: то попытка уже в XIX веке превратить захолустный степной городок Новый Узень в новую заволжскую столицу и административное подчинение ему Покровской слободы, то кратковременная столичность Покровска-Энгельса, то проектирование нового Энгельса – города будущего – взамен затопленного, то навязчивая привязанность к Саратову. Да и нелюбовь города самого к себе (уничтожение исторической застройки – каменных купеческих домов конца XIX - начала XX века; небрежность в вопросах благоустройства; равнодушие к памяти выдающихся земляков), видимо, из этого же ряда. Может быть, поэтому люди, любящие свой город и защищающие его исторические ценности, слывут чудаками, не находят у земляков должной поддержки…
«Лос-Энгельс – самый загадочный осколок
когда-то великой империи.
Лос-Энгельс – город твоей АНТИМЕЧТЫ.
Лос-Энгельс – не принявшееся в России зерно Лос-Анджелеса.
Лос-Энгельс – непонятное предупреждение…»
Это строчки из поэмы Алексея Баландина «Покровская молитва»…
Чемодуров надеялся на своих друзей, но тех всё больше поглощали мелочи саратовского быта. Да и сам он ощущал, как его затягивает трясина пьяного разгула. Нередко он переправлялся на левый берег и со Щуровой горы часами вглядывался в степь, давая волю своим мечтам. Здесь ему легче дышалось, лучше думалось. Этот простор, Эльтонский тракт что-то нашёптывали ему, здесь хранились какие-то древние тайны.
Возможно, Чемодуров не знал, что вдоль левого берега Волги от Астрахани до Камы и далее на восток когда-то в глубокой древности проходил защитный земляной вал шириной до 70 метров и высотой до 10 метров со рвом, причём располагавшимся с западной стороны. То есть не древняя Европа защищалась от дикой Азии, а наоборот, Азия защищалась от дикой Европы. У древней степной цивилизации (возможно, это были зороастрийцы, верующие в конечную победу добра) была своя столица или свой духовный центр – Аркаим, основанный более 4 тысяч лет тому назад… А может, что-то и знал, потому что Татищев в своё время использовал основу этого древнего сооружения для обустройства Закамской защитной линии. В любом случае степь излучала тайну, с которой хотелось соприкоснуться и которую хотелось познать.
Взгляд проскальзывал мимо возведённых амбаров и в беспорядке разбросанных белёных малороссийских хат, которые стали для него пройденным этапом. Слобода начала уже жить своей собственной независимой жизнью… Он гнал от себя сомнения, но саратовские горы за спиной давили, держали цепко, как смола. Не хватало главного шага, поступка, решения. Заведённый им механизм работал, но новый город в него не вписывался. Как его теперь вписать? Простор распахнут. Как его приручить?
Отдохнув душой на левом берегу, Чемодурову всякий раз приходилось возвращаться в ненавистный Саратов…
Когда оренбургский губернатор Иван Неплюев обратился к Чемодурову с предложением координации общих усилий в связи с активизацией деятельности казахского хана Младшего жуза Абулхаира, Николай Фёдорович будто приобрёл второе дыхание. Один из статистических отчётов, отправлявшийся регулярно в Сенат, он завершает странной фразой: «Я родился…», которая привела в смятение столичных чиновников.
Что же имел в виду Чемодуров?
Здесь стоит пояснить, что после смерти в 1718 году общеказахского хана Кайыпа Казахское ханство распалось на три жуза (объединения) – Младший (сфера влияния – Западный Казахстан), Средний (Центральный Казахстан) и Старший (Семиречье), которые постоянно что-то делили между собой. Абулхаир стремился стать общеказахским лидером, и он имел на это моральное право, хотя бы потому, что в 1730 году возглавил общеказахское войско и одержал победу над джунгарами. В отличие от ханов других жузов он был сторонником присоединения к России, но Россия не спешила раскрывать своих объятий, так как Абулхаир постоянно конфликтовал с волжскими калмыками и воевал с туркменами.
Сложно сказать, какую комбинацию пытался выстроить Неплюев, не желавший усиления казахского влияния в регионе и в то же время стремившийся активизировать здесь международную торговлю с привлечением Хивы и Индии, на каких противоречиях он хотел сыграть и какую роль отводил Чемодурову, у которого складывались неплохие отношения с калмыками, но его предложение о координации действий вдохновляло. Чемодуров действительно будто приобрёл второе дыхание. У него выстроились свои собственные комбинации, в отличие от Неплюева, а мечта о международной степной столице в междуречье Волги и Яика стала обретать реальные черты.
Но всё в одночасье рухнуло с гибелью в августе 1748 года Абулхаира – ключевой фигуры в геополитической игре. И смерть-то была какой-то нелепой… Младшая любимая жена 55-летнего Абулхаира влюбилась в молодого красавца Барака – султана Среднего жуза. Страсть была взаимной. Когда Абулхаир возвращался из крепости Орск со свадьбы со своими спутниками, на них напал Барак и лично убил соперника…
«Гибель Абулхаира, – пишет Дмитрий Решетов, – принесшая столько радости государственным чиновникам, нанесла Николаю Фёдоровичу предательский удар в самое сердце. Практически сразу реализация продуманного до мельчайших подробностей проекта стала рассыпаться… Государство в лице своих первых лиц прямо указало: соль теперь важнее, а про всё остальное забудь».
Действительно, через «надлежащие предосторожности и доброе смотрение» Николая Чемодурова соляная продажа стала множиться и сбор «прибыльной суммы» поднялся. В 1749 году доход в казну от продажи эльтонской соли составил 801 тысячу рублей, в то время как на создание «соляного комплекса» в 1747 году было выделено 80 тысяч рублей. А в дальнейшем прибыль ещё больше возросла: например, в 1761 году она достигла 2,2 млн. рублей.
Императрица возвела Чемодурова в чин полковника, ему было прибавлено жалованье, к нему перешла должность саратовского воеводы, но не это было пределом его мечтаний. И тогда после гибели Абулхаира он начал действовать уже с открытым забралом, отбросив все условности, вступив в борьбу с самим Неплюевым.
Чтобы «расчистить территорию», он решил столкнуть лоб в лоб калмыцкого «авторитета» Дондука, с которым имел товарищеские отношения, и нового казахского хана Нурали: мол, кто же всё-таки хозяин степи?
Опять же сошлюсь на эссе «Гибель командора» Дмитрия Решетова, в котором он пишет:
«Войны не получилось… Откровенно запутавшийся в принятии «нужного» решения Дондук Даши до последнего не хотел предавать своего русского товарища. Однако он очень хотел стать седьмым калмыцким ханом. Это тоже было его религией и путеводной звездой. Ради неё он в самый ответственный момент всё же принял более выгодные условия от Неплюева, фактически сдав интересы Чемодурова».
И последний удар Неплюев нанёс своему бывшему подчинённому, переманив к себе его близких друзей и соратников. Первым сдался Фёдор Менц: придавленный к стенке полукриминальными обстоятельствами и соблазнённый красивыми перспективами, принеся в жертву идею строительства степного града, он отказался от Чемодурова, переехав в Оренбург, в команду Неплюева…
«Командор» остался в одиночестве, один на один со своим «соляным комплексом», в окружении врагов и завистников. На Сенат обрушилась волна рапортов и доносов «верных служителей, радевших о благе государства». Одни из них кричали, что он плут, вор и предатель. Духовенство, которое вдруг почувствовало себя святее римского Папы, заговорило о нравственном облике Чемодурова: мол, женщины и пьянство довели его до самой низшей черты…
В 1752 году Николай Фёдорович Чемодуров скончался…
Да, императрица Елизавета Петровна оценила заслуги Чемодурова, а вот жители основанных им селений, в том числе Покровской слободы, его напрочь забыли. Ни в Саратове, ни в Энгельсе, ни в Камышине, ни в Николаевске, ни в посёлке Эльтон нет ни улицы его имени, ни памятников, ни даже мемориальных досок. (В Саратове есть улица имени Чемодурова, но это однофамилец – Герой Советского Союза.) Впрочем, народ редко когда ценит кропотливую, честную, самоотверженную работу на благо государства.
Статья из "Новой газеты" ( г.Энгельс) А. Бурмистров.
Рубрики: Литература Истории
«Волга Фото» Новости Фотографии / Фотографии / Эльтонский тракт III
Назад к списку
