Событие праздника
Вход Господень в Иерусалим является одним из главных событий последних дней земной жизни Господа Иисуса Христа; оно описано четырьмя евангелистами (см.: Мф. 21: 1–11; Мк. 11. 1–11; Лк. 19: 28–40; Ин. 12: 12–19). Торжественное прибытие Спасителя в Святой град накануне праздника Пасхи предшествовало Его Страстям и было осуществлением ветхозаветных пророчеств (в первую очередь Быт. 49: 10–11; Пс. 8: 2–3; Зах. 9: 9).
 |
| Вход Господень в Иерусалим |
Поскольку в символике и события Входа Господня в Иерусалим, и его литургического формуляра важное место занимают пальмовые ветви – вайи, этот праздник называют Неделей ваий. Святитель Амвросий Медиоланский толкует данное именование следующим образом: «Именно чрез масличное дерево, из коего происходит елей, умягчающий раны и врачующий болезни, означаются дела милосердия; а чрез крепкое финиковое дерево, ветвей которого оконечности белы, означается то, что после скорбей настоящей жизни мы преселимся в свет небесного отечества»[1]. В славянской традиции известно обозначение праздника еще и как Недели цветоносной, или цветной. На Руси в богослужебной практике пальмовые ветви традиционно заменяют ветвями вербы, отчего Неделя ваий носит также название Вербного воскресенья.
За пять дней до иудейского праздника Пасхи Господь подошел к селениям Виффагия и Вифания у Елеонской горы вместе со Своими учениками и поручил двум из них привести Ему молодого осла, на которого никто никогда не садился. Когда они исполнили повеление, Христос сел верхом на осла и стал спускаться с горы к Иерусалиму под приветственные возгласы учеников и народа, который встречал Господа, постилая свои одежды и срезанные с деревьев ветви на Его пути, радостно восклицая: «Осанна Сыну Давидову! Благословен Грядущий во имя Господне! Осанна в вышних!» (Мф. 21: 9; Мк. 11: 9; Лк. 19: 38; Ин. 12: 13).
В непосредственном описании Входа Господня в Иерусалим наиболее близки между собой рассказы синоптиков – Матфея, Марка и Луки. Они уделяют пристальное внимание отсутствующей у Иоанна истории с обретением осла для поездки, которая имеет много общего с повествованием о подготовке тайной вечери (см.: Мф. 26: 17–19; Мк. 14: 13–16; Лк. 22: 8–13). Обстоятельства нахождения этого животного становятся исполнением пророчества Быт. 49: 10–11, а благополучная реализация поручения учениками предстает как результат божественного всеведения Иисуса Христа.
Сама поездка на осле, согласно евангелистам, была осуществлением пророчества Захарии (см.: Зах. 9: 9). У Матфея оно описано как реализованное вплоть до мельчайших подробностей, поскольку говорится не об одном, а о двух животных – ослице и осленке. При этом из текста можно даже понять, что Господь воссел на них одновременно (см.: Мф. 21: 2–3, 5, 7). Для разрешения данного противоречия предлагается несколько вариантов: либо текст стиха был испорчен и Господь сел только на осленка; либо слова «поверх их» относятся только к постеленным одеждам, поскольку другие синоптики однозначно говорят о поездке на молодом осле. Возможно, второе животное было необходимо, чтобы молодой необъезженный осел шел через толпу спокойно.
Евангелисты особо подчеркивают, что на осла до Христа никто никогда не садился, и это, безусловно, указывает на ритуальную чистоту животного и возможность принесения его в жертву Богу.
Вероятнее всего, прибытие верхом на осле было событийной реминисценцией помазания Соломона на царство (см.: 3 Цар. 1: 32–40). Иными словами, Вход Господень понимался как вход истинного Царя Израиля в Иерусалим, что подтверждается и тем, что встречающие клали Ему под ноги свою одежду (см.: Мф. 21: 8; Мк. 11: 8; Лк. 19: 36; ср.: 4 Цар. 9: 13).
Однако чрезвычайно символично следующее. По традиции, все без исключения паломники входили в Иерусалим пешими – в знак смирения и почитания Святого города и храма. Евангелисты же говорят лишь о том, что Христос приблизился к Иерусалиму, сидя на осле, и не уточняют, как именно – верхом или пешим – Он вступил в город.
 |
| Воскрешение Лазаря. Новгород, XV в. |
Если все же предположить второе, то рассказ о встрече Христа предстает описанием настоящей религиозной процессии и отсылает к ритуальным пальмовым ветвям, которые фигурировали на осеннем празднике Кущей. Данное мнение приобретает еще большую доказательность, если не забывать, что Входу Господню в Иерусалим предшествовало воскрешение Лазаря, которое в свою очередь предвозвещало Воскресение Христово и всеобщее воскресение мертвых. Но ведь данные события выступают еще и в качестве тем праздника трубного звука, который проходил перед праздником Кущей.
Кроме того, для последнего празднования были характерны ликование и радостные восклицания (см.: Ис. 12: 6; 42: 1–2; 44: 23; Иер. 31: 7; Зах. 9: 9), также указывавшие на будущее воскресение мертвых (см.: Ис. 26: 19). Очевидно, этим и объясняются возгласы «Осанна!»(буквально – «Спаси же!»), которые с молением о помощи обращены к Богу.
Не исключая совершенно возможности употребления слова«осанна»в качестве аккламации (если присвоить ему междометно-эмоциональную роль), можно воспринимать его и как просьбу о Царе – особенно в позиции обращения (ср. в связи с этим аналогичный по содержанию Пс. 117, стихи 25–26 которого звучали во время Входа Господня в Иерусалим). И здесь особо надо указать на следующий факт: все евангелисты, кроме Марка, отмечают недовольство иудейских учителей обстоятельствами рассматриваемого события, и в первую очередь тем, что Иисус Христос не запретил встречать Его словами «Осанна Сыну Давидову! Благословен Грядущий во имя Господне! Осанна в вышних!», однозначно понимавшимися как мессианское приветствие.
Праздник в православном богослужении
Поскольку совершенно очевидна неразрывная связь между Входом Господним в Иерусалим, чудом воскрешения праведного Лазаря и Страстями Господа, соответствующее празднование в православной литургической традиции является, с одной стороны, началом Страстной седмицы, с другой – наступает после Лазаревой субботы.
В древней (до X века) иерусалимской богослужебной практике в этот праздник вечером происходило торжественное символическое шествие с пальмовыми ветвями, которое возглавлял епископ, шествовавший, вероятно, верхом на осле – как в свое время Иисус.
Нечто подобное сохранило и соборное богослужение Константинополя IX–XII столетий. Итак, Божественная литургия начиналась не в Святой Софии, где была утреня, а в храме, посвященном 40 мученикам Севастийским, куда патриарх отправлялся верхом на жеребце.
В послеиконоборческих византийских монастырских уставах – Студийском и Иерусалимском – богослужение Входа Господня в Иерусалим в целом приняло свой современный вид.
Рассматриваемый праздник включен в цикл Постной триоди. Одной из его отличительных особенностей является отсутствие предпразднства и отдания. Хотя их функционально-литургическими заменами можно считать шестую седмицу Великого поста (особенно Лазареву субботу) и вечерню вечером в сам день праздника соответственно.
Итак, согласно Уставу, общий формуляр празднования Входа Господня в Иерусалим таков. Предписывается всенощное бдение, состоящее из великой вечерни, великого чтения, утрени и 1-го часа. Бдение предваряется малой вечерней и трапезой. Исхождение из монастыря, символизирующее известное шествие, совершается после часов. На литургии положены праздничные антифоны.
Отдельно надо указать на следующий факт: при строгом запрете на вкушение рыбы Великим постом на праздник Входа Господня в Иерусалим она дозволяется.
В русской богослужебной практике ХVI–XVII веков на протяжении длительного времени (вплоть до начала XVIII столетия) значительную роль играл чин шествия на осляти в Неделю ваий. Оно представляло собой усложнение предписанного Уставом праздничного крестного хода, во время которого патриарх или архиерей с крестом и Евангелием в руках ехал по городу верхом на осле или (обычно) на наряженной лошади.
Отдельного упоминания достойны молитвы на благословение и освящение ваий. Всего по рукописям известно четыре текста: «Собезначальне Слове непостижимаго Твоего Отца», «Господи Боже наш, иже кивотом», «Владыко Господи Боже наш Вседержителю», «Господи Христе Боже наш, седяй на херувимех»[2]. Однако только последняя молитва содержится в принятых ныне в Православной Церкви богослужебных книгах. Непосредственное ее чтение предваряется тем, что предстоятель кадит ветви. В русской практике принято также после молитвы окроплять ветви святой водой.
Святоотеческая экзегеза праздника
Следует отметить неизменное и единодушное истолкование Входа Господня в Иерусалим как важного события евангельской истории, описывающего торжественное прибытие Царя-Христа в тот город, где Ему предстояло принять добровольные Страсти и Крестную смерть (святитель Амвросий Медиоланский).
Помимо этого, несомненно соотношение данного события и с Рождеством Христовым: положение Спасителя в ясли и участие осла; свидетельство младенцев и ликование детей (преподобный Ефрем Сирин).
Отцы Церкви, подчеркивая необычайную торжественность Входа Господня в Иерусалим, отмечают его связь с чудом воскрешения Лазаря из мертвых и с Воскресением Иисуса Христа[3]. Они сосредотачиваются на сверхъестественно явленном царском достоинстве Спасителя: Сам Святой Дух устами детей и народа засвидетельствовал Христа. Вступив в Святой город с величайшим смирением Сына Божия, Он, между тем, оказывается равночестным Отцу (святители Иоанн Златоуст, Григорий Палама и др.).
Праздник в дохалкидонской и западной традициях
Анализ места праздника Входа Господня в Иерусалим в богослужении нехалкидонитов позволяет сказать, что, например, в армянской практике, которая во многом восходит к древней иерусалимской традиции, рассматриваемое празднество носит названиеВоскресенье цветов, или Благословенное воскресенье. Крайне интересен здесь диалог, происходящий между двумя священниками, один из которых находится внутри храма, а другой – снаружи, заимствованный из канона Великого вторника и парафразирующий евангельскую притчу о десяти мудрых девах.
В коптском богослужении, так же как и в эфиопском, главные особенности праздника составляют процессия с пальмовыми ветвями, в память о событии совершаемая перед литургией, а также чин поминовения усопших после литургии.
На латинском Западе предпасхальное воскресенье долгое время не связывалось с Входом Господним в Иерусалим. И только с конца VII – начала VIII веков в богослужебных книгах римского обряда появляется заглавие «Die dominica in palmas» (Воскресный день пальм), а к X столетию окончательно утверждается традиция совершать в этот день торжественную процессию в память о прибытии Иисуса в Святой град[4].
Надо заметить, что нынешнее чинопоследование рассматриваемое празднование обрело только во второй половине XX века – вследствие реформ, начатых II Ватиканским Собором. Современные римско-католические книги, развивая две темы – воспоминания Входа Господня в Иерусалим и Страстей Христовых[5], – предлагают на выбор три варианта празднования: процессия с последующим совершением мессы; месса, предваряемая торжественным входом в храм, без совершения процессии; месса без торжественного входа.
В амвросианском обряде одной из главных составляющих анализируемого праздника был первоначально обряд передачи Символа веры, позже перенесенный на день раньше.
В Галлии в IX столетии символико-аллегорические шествия с пальмовыми ветвями имели уже характер традиции, хотя начало празднования относится к самому концу VII века.
Центральном моментом в испано-мосарабской практике, где Вход Господень в Иерусалим именуется Dominica palmarum (Воскресенье пальм), достаточно долго были предкрещальные чины, поэтому праздник назывался еще и Малой Пасхой. Напоминанием о них в современном богослужении служит молитва-увещевание «Catholicam fidem» («Католическую веру»).
Иконография праздника
Неоднозначно трактуемая фабульность Входа Господня в Иерусалим находит свое отражение в иконографии. Изображения этого события – на саркофагах – известны с IV века. Встречаются два варианта: Спаситель чаще всего изображен восседающим на осле; реже – рядом с ослицей, на которой едет Христос, идет жеребенок (см.: Мф. 21: 1–9).
За Христом обычно находятся апостолы, впереди – дети. Они возлагают под ноги осла одежды и взбираются на деревья, срывая ветви. Жители Иерусалима, выходящие из ворот города, встречают Спасителя с ветвями в руках, среди них часто присутствуют женщины – опять-таки с детьми на руках. За стенами Иерусалима, в центре города, изображается купольное здание, иногда увенчанное крестом.
Наряду с композициями, в которых апостолы следуют за Христом, встречаются сцены, где представлены два апостола – Петр и Иоанн, по сторонам от Учителя.
В палеологовскую эпоху появилась новая иконография: Спаситель сидит на осле, обернувшись назад, к апостолам. Этот извод, отличающийся, как, впрочем, и другие, малочисленностью сюжетных деталей и изобразительной сдержанностью, получил широкое распространение в русском искусстве XV столетия.
Рассмотренные образы и их диахронная динамика являются «примерами незаурядного иконографического творчества создававших их православных художников, опровергающими при ближайшем рассмотрении устоявшийся в литературе тезис о вековой неизменности иконографии Входа Господня в Иерусалим»[6].
